[Liza]

Лютой ненавистью я ненавижу салат "Мимоза".

Нельзя сказать, чтобы он был невкусным, - нет, почему, вполне съедобная, в меру вредная пищевая глина, пародия на селедку под шубой. Ненавижу я его по соображениям эстетическим и идеологическим; я через него всю эту среднебрежневскую эпоху ненавижу, перемежающуюся хромоту застоя, постоянную, не дающую ни на минуту забыться нехватку всего, необходимого для жизни: билетов, мяса без костей, книг, лекарств, книг, кранов-смесителей и каких-то болтов и прокладок к ним, книг, детских игрушек, гречки, купальников, книг из серии "Библиотека поэта", батареек нужного размера, мест в гостинице, лосося в собственном соку, книг из серии "Литературные памятники", кофе, питьевого чая (непитьевой был в продаже всегда), книг, стирального порошка, дрожжей, книг, оправ для очков, сапог, книг. Книги как бумажный продукт в магазинах были, но только поддельные, комсомольские, с говнозадором: "С ветром споря", или стихи Игоря Кобзева - про то, например, как грабитель напал на кассиршу, а та смело вступила с ним в борьбу ("Кассирша знала: бой они вели // Не только за народные рубли"), или проза Антонины Коптяевой - не хочу даже начинать думать, кто такая. Все, кто сумел, нашли какой-нибудь блат, но и у блата была своя иерархия. Так, я, конечно, пристроилась к Союзу писателей и еженедельно получала свою гречку, чай со слоном, банку рыбных консервов, зефир в шоколаде, полиэтиленовый кулечек развесного "Мишки на севере" и, в общем, каталась как сыр в масле, но уже в Лавке писателя на Кузнецком мосту выходил облом: я была всего лишь Член Семьи Покойного Писателя, жалкая маргинальная козявка, и хорошо помню, как мне отказались продать "Тараканище" Корнея Чуковского, - кишка тонка, это не для вас, девушка.

В то же время летом сияло прекрасное солнце, а зимой шел чудесный снег, и если б даже с неба сыпались головешки или конский навоз, - мы бы тоже как-то перетерпели бы, приспособились, носили бы колпаки, сделанные из картонной тары, что ли.

Но все же хотелось жить с достоинством, поелику возможно, и женщины семидесятых, в творческом порыве, изобрели салат "Мимоза".

Я, конечно, не знаю точно, кто и когда его изобрел, но помню, что с начала 70-х он начал набирать бешеную популярность, и в вечных разговорах о том, кто что как приготовил, "Мимоза" обсуждалась самым оживленным образом, как удивительная, яркая и, я бы сказала, динамическая новинка. "Мимозу" можно было приготовить из всего: она бывала с рыбой и без рыбы, с сыром и без сыра, с луком и без лука, в зависимости от настроения и от того, какой продукт был в дефиците на тот конкретный момент. Главное в ней было - майонез и натертые на терке вареные желтки, из-за сходство коих с шариками мимозы салат и получил свое название.

Семидесятые - это повесть Юрия Трифонова "Обмен" (она написана в 1969 году, но время тогда стояло куском, и с середины 60-х по середину 80-х почти не менялось, а потом изменилось все сразу). Это повесть про интеллигенцию, про совесть, про предательство, про продажу души. Нет, не так, это нежнее, чем продажа, это именно обмен. Какая при застойном социализме "продажа"? - никто не торгует, так что и не продает. Ты если даже хочешь купить что-нибудь - книги, гречку, билеты, сапоги, дополните список сами, - ничего у тебя не выйдет, либо их нет, сапог этих, либо денег твоих не хватит. А вот обменять можно: работаешь в мясном магазине - меняешь мясо на билеты в театр (например), а эти билеты - на меховую шапку, и так, понемногу, можно дойти до чего-нибудь остро нужного. Интеллигенты, правда, не работают в мясном магазине, но где-то же они работают? Я вот работала в издательстве, и у меня тоже был свой товарец, хе-хе: я обменяла пачку труднодоставаемых книг нашего издательства Восточной литературы, - сказки народов Кении или там Южного Йемена - на глазную операцию вне очереди. А это вам не жук чихнул.

Но я интеллигент не настоящий, а богемной молью траченый. Я в юности и на рынке торговала, правда, один только день, скучно мне стало стоять и от мух отмахиваться. А дело было так: у моей мамы из сумочки украли 100 рублей, большие деньги, между прочим. Обидно. А у нас на даче случился огромный урожай яблок. Девать их было некуда. Мы с братом решили набрать мешок яблок и продать на рынке, а деньги отдать маме, чтобы не жалела об украденном. Так и сделали, и я простояла несколько часов под деревянным навесом рядом с мужичком-куркулем, который тоже привез яблоки, желтые. А мои были с красным полосатым боком, штрифель. Пятьдесят копеек платишь за выдачу весов - двухтарелочных, с красными гусиками-носиками; на одну тарелку кладешь яблоки, на другую - гирьки, пока весы не уравновесятся и гусики не встретятся носиками; часа полтора было очень увлекательно. На 60 рублей я наторговала. Потом стала зевать. Захотелось домой. Покупателей было мало. Мужик ворчал, ругая народ. Мимо шли дети лет семи-восьми, я подозвала их и дала им яблок, они с опаской взяли. Мужик онемел. Потом пришел в себя, тряхнул головой и трагическим, удушенным голосом вопросил: "И чтой-т-ты такая простая? Али в горе жила?!"

Так вот, герой Трифонова, интеллигент, женат на куркульского склада женщине, Лене. Мать у героя - ясен пень, интеллигент, любовница Таня - тоже интеллигент, - она герою в постели шепчет стихи Пастернака, и он думает, что она была бы ему лучшей женой - но и Лену эту свою куркульскую он любит, хотя она за годы брака с ним и отяжелела (читай: ела лишнее), но эта ее прибавочная плоть все же желанна ему, и он ею и пленен и подмят. А она, дрянь такая, любит комфорт, любит жилплощадь, любит вкусную, редкую, труднодоступную, деликатесную еду - сайру. И - незаметно для себя - он совершает обмен, подмену, предает идеалы интеллигенции и переходит на сторону вот этого грубого потребительства.

Совершенно замечательная повесть, да и вообще Трифонов писатель совершенно замечательный, и сейчас, когда эта эпоха безвозвратно отошла, проза Трифонова - едва ли не единственное окно в ту жизнь, в то время и в те интеллигентские душевные муки. Ибо каждый будет предан, и каждый предаст, но интеллигенту, в отличие, скажем, от куркуля, предавать тяжело, болезненно: ведь у него есть совесть, и ее так просто не задушишь.

Спектакль по повести "Обмен" был поставлен в Театре на Таганке. Я ходила на него. Там была такая сцена: герой, с авоськами в руках, - а в авоськах баночки, баночки, баночки - стоит перед глухой кирпичной стеной. И медленно и задумчиво сам себе говорит: "Лена любит сайру. Ле-на лю-бит сай-ру...". Вот как бы это понял сейчас зритель из поколения тридцатилетних? А интеллигенция, сидевшая в тогдашнем зале ошую и одесную, читала текст, как открытую книгу: ну и сволочь эта Лена. Зажралась совсем. Сайру ей подавай.

Сайру в собственном соку доставали. Бывало, в магазине ее внезапно выбрасывали - и тогда можно было прикупить несколько баночек, но не десять, как думают сегодня ностальгирующие по советским временам идиоты, - десять вам никто не отпустит, - а две, максимум три в одни руки. Если вы пришли с детьми, то детские руки тоже считались, и тогда больше. Поэтому, когда гуляешь с двумя малыми детьми, то имело смысл не бродить по аллеям парка, а прогуливаться по улицам, поглядывая в окна магазинов: не выбросили ли чего-нибудь? не выстроилась ли помимо обычных очередей одна особо злокачественная очередь? а, выстроилась?! - кидаешься туда, потрясаешь детьми, другие тоже потрясают своими; минут через сорок - час ты с продуктом. Румяные и довольные... так прошла молодость. Сайру в масле купить было легче, но ели ее, ругаясь: вот зачем испорчен драгоценный продукт? Это как если бы сейчас торговали развесным трюфелем - в томате, с луком и тертой морковкой.

Сайра - один из компонентов "Мимозы" рыбной. Добытую баночку приберегали к празднику. Вместо сайры можно было намять вилкой консервированного лосося, популярны в этом качестве были и шпроты. Получалось нежно.

"Нежность" тут вообще ключевое слово.

Второй компонент - вареная, натертая на терке картошка или, у некоторых хозяек, морковка. Это неправильный компонент, добавляемый для сытости, но из песни слова не выкинешь. К тому же картошка и морковка, пусть черные и гнилые, были в совке всегда. Коммунисты, пляшите, ударяя в ладоши: всегда. Если вам не хотелось черного-гнилого, или вы были богатенький, можно было купить картошку на рынке, да не очень дорого она там и стоила, потому что росла вон там, в Подмосковье, делов-то. И вдоль дорог всегда ее продавали - едешь летом на машине, а у обочины выставлено ведро картошки, другое с георгинами - купи. В Питере мы всегда покупали картошку в Буграх - что за аномалия такая в Буграх, не знаю, но там всегда продавалась картошка у обочин.

В благородную и дорогую "Мимозу" класть картошку, конечно, было преступно. Зато сыр - это был компонент обязательный. Спрашивать, какой сорт, неуместно
http://tanyant.livejournal.com/